16+
Вторник, 3 декабря 2024
  • BRENT $ 71.70 / ₽ 7685
  • RTS760.32
11 декабря 2020, 15:07 ТехнологииНаука
Спецпроект: Бизнес с умом

«Яркие меланхолики боятся чего угодно». Что такое страх и как с ним бороться?

Как возникает страх и насколько он разрушителен для человека? Чем полезны фильмы ужасов для нашего мозга и как справиться с панической атакой?

Вячеслав Дубынин.
Вячеслав Дубынин. Фото: Николай Малахин/«Научная Россия»

Почему одни люди боятся змей, а другие спокойно на них реагируют? Как получается, что у меланхоликов реакция страха выражена сильнее, чем у холериков и сангвиников? Альфред Хичкок боялся яиц, а Пифагор — бобов: в чем причина необычных фобий? Об этом BFM.ru поговорил с Вячеславом Дубыниным — доктором биологических наук, профессором кафедры физиологии человека и животных биологического факультета МГУ, специалистом в области физиологии мозга. С ним беседовали Екатерина Кухаренко и Надежда Донских.

Катя: Страх — это один из базовых инстинктов, чувство, которое отвечает за наше самосохранение. Поэтому испытывать его нормально и естественно. Но смотря в каких случаях. Давайте определимся, какие сигналы поступают нам в мозг при какой-либо опасности и как работает этот механизм.

Вячеслав: Самый очевидный сигнал — это боль. Здесь все понятно: повреждение клеток, тканей. Это сразу известно врожденно, и никакого обучения не требуется. А дальше начинаются сигналы — зрительные, слуховые, обонятельные, вкусовые. Потом включается наша память о реальных или потенциально опасных событиях. Этих сигналов может быть очень много, но следующие за болью — сильные: слишком громкий звук, слишком яркий свет. Наш мозг реагирует на неприятные запахи, горький вкус. Когда вы взрослый, вы понимаете: «Ну, горький вкус — выплюнул и дальше пошел». А для маленького ребенка это могут быть очень сильные эмоции. Посмотрите, как плачет младенец, если ему сунуть горькое лекарство. По мере того, как мы учимся и узнаем о мире больше, простых сенсорных сигналов мы пугаемся уже не так сильно — подумаешь, что-то загремело, сосед взял перфоратор. А вот результаты обучения становятся для нас более значимыми. И мы уже в курсе: да, есть предупреждающие знаки, слова. На это надо реагировать, напрягаться. Иногда понятно, что делать, тогда тревожность не очень зашкаливает. А когда непонятно, вот тут совсем нехорошо.

Надя: Есть люди, которые боятся вообще всего и постоянно находятся в состоянии невроза. Откуда это берется и как с этим справляться?

Вячеслав: Все мы разные. У некоторых людей центры страха очень яркие еще с самого детства. Или, как говорят физиологи, центры пассивно-оборонительного поведения — не тогда, когда хочется напасть и разобраться с источником неприятностей, а когда хочется куда-то спрятаться, закрыться. Древнегреческий врач Гиппократ еще за несколько столетий до нашей эры разделил людей на холериков, меланхоликов, флегматиков и сангвиников. Меланхолики — это люди, у которых реакция страха и тревожности ярко выражена. Их мозг так сконфигурирован, что для них безопасность, связанная с тем, чтобы избежать чего-то, спрятаться, очень значима. У сангвиника главная кнопочка — это любопытство, у холерика — агрессия, преодоление препятствий, для флегматика — это комфорт, а для меланхолика — это безопасность. Яркие меланхолики, слава богу, редко встречаются, но компоненты меланхоличного темперамента у каждого в голове сидят.

Как раз яркие меланхолики боятся чего угодно. В свое время еще Иван Петрович Павлов говорил, что ярко выраженные меланхолики — это поставщики психиатрических клиник. Такой человек может столкнуться с затяжной тревожностью, депрессией. Что с этим делать? Надо осознать, что вам достался именно такой мозг, и потихоньку на осознанном уровне с этим справляться. Помогает психотерапия, если вы сами не справляетесь, ну а в тяжелых случаях помогают успокаивающие таблетки, транквилизаторы. Но таблетки — это последняя линия обороны, их ведь пожизненно принимать не очень хорошо. На самом деле, надо каждый раз конкретно выяснять, чего боимся, и очень конкретно разбираться.

Катя: В целом со страхом справиться можно, если это боязнь в моменте, а не какая-то фобия?

Вячеслав: С боязнью в моменте действительно можно справиться относительно легко. Надо просто переключить мозг на какое-то другое занятие, дыхательную гимнастику, например, считать вдохи и выдохи. Страх в моменте — да, это состояние, которое почти всегда более или менее управляемое. Например, вам предложили прокатиться на американской горке. Вы понимаете, что это классно, но когда вы подходите и видите, как их поднимают сначала на высоту 15 этажей, а потом сбрасывают вниз, да еще и крутят в мертвой петле, вам, конечно, хочется убежать. Этот страх момента надо как-то преодолеть, например, задуматься о чем-то очень важном, неотложном, вплоть до смысла жизни, главное — утащить свою нервную систему в какую-то другую проблему. Или действительно просто задержать дыхание. Вот сколько можете не дышать — столько и не дышите. Мозг тут же отвлечется, потому что дыхание — это по-настоящему важно. И вот вы уже сидите в кабинке на этой американской горке, деваться некуда, вас затягивает на высоту 15-го этажа, это тот самый момент паники и страха. Здесь можно просто закрыть глаза и отвлекать себя, щипать пальцы. А дальше уже можно открыть глаза и орать изо всех сил, через две минуты все закончится, и вы ощутите, как вы круты, потому что в мозгу выделится много адреналина и норадреналина, и дальше вы будете долго это вспоминать и гордиться собой, потому что преодоление страха — это то, на чем дальше можно базировать свое поведение: «Я однажды это смог». Если вы через это перешагнули, дальше вы с этим видом страха будете справляться более успешно. Поэтому очень важно, чтобы кто-то помог нам преодолеть конкретный вид страха. Есть же методика — десенситизация. Боишься змей — «А давай мы тебе сначала подарим плюшевую змейку, ты с ней будешь обниматься, а потом резиновую — она уже ближе к настоящей, но тоже не кусается. А вот смотри, настоящая змея, но она далеко, она тебя не укусит, какая милая, посмотри».

Катя: А такое вообще нужно делать?

Вячеслав: Ну, если вам необходимо работать со змеями, тогда да.

Надя: Просто боязнь змей — одна из самых распространенных фобий, наравне с темнотой. Нужно ли бороться с такими фобиями, которые заложены в нас на уровне инстинкта?

Вячеслав: Страх змей, судя по всему, врожденно присущ не всем людям, в отличие, например, от шимпанзе — доказано, что они все врожденно боятся змей. Если шимпанзе, которая выросла в неволе, в клетку подсунуть резиновую змейку, будет истерика, агрессия, она начнет кидаться палками. А человеческие детеныши — у кого как. Это же относится к паукам и всякой такой пакости, которая в принципе может быть опасной, ядовитой. По-хорошему наш мозг должен такие опасности различать и их бояться, но как-то это срабатывает не у всех. Вот когда приближается большой объект — это всех пугает. А такие понятия, как вытянутое длинное тело с подозрительными немигающими глазками — это уже слишком тонко. Человеческий мозг, видимо, такие способности подрастерял.

Катя: Как формируются «обычные» фобии — страх высоты, глубины, смерти?

Вячеслав: Часть из них — результат врожденных знаний. У человека сенсорные знания криво вставлены, поэтому вроде мы боимся высоты, но как-то не очень. В детстве мама и папа — это остров безопасности. Но по мере взросления появляются реальные страхи. Иногда это превращается в фобические переживания. Это могут быть травмы, связанные с общением: боязнь вступать в отношения, кому-то доверять.

Катя: А страх смерти сюда же относится?

Вячеслав: Да, это когнитивная среда. Ни одно животное не боится смерти. Чтобы это ощутить, нужно знать, что с тобой будет дальше. Картина мира животного не подразумевает смерть. Высшие млекопитающие при виде умершего сородича могут грустить, но не за свою жизнь. У нас же побочный эффект слишком умного мозга. Вместо того чтобы радоваться здесь и сейчас, мы начинаем думать, что будет через 20-30 лет. Мы хорошо прогнозируем, но если влезать в это глубоко, есть вероятность того, что страхи вас сожрут. Мы должны их сдерживать таким образом, чтобы они не мешали нам относиться к жизни позитивно. Мир состоит из положительных и отрицательных эмоций, и научиться в нем жить — это то, чем мы и занимаемся всю жизнь.

Надя: Существуют и необычные фобии: Зигмунд Фрейд боялся папоротника, а голливудский режиссер Альфред Хичкок — яиц. Я знаю много людей, которые с опаской относятся к клоунам. Откуда берутся разнообразные фобии?

Вячеслав: Клоуны — это последствия голливудских ужастиков. А когда дело касается папоротника, яиц (Пифагор, например, боялся бобов) — речь идет о пищевых аллергиях. Мозг хорошо помнит все события, даже если мы о них забыли. У Пифагора, судя по всему, была аллергия на бобовые. Он даже под это свою теорию подвел, сравнивая бобовое зерно с человеком. Мол, кто ест бобовые — занимается людоедством. Бобовое зерно и впрямь, если раскусить, напоминает по запаху мясо. Пифагор сам не прикасался к бобовым и ученикам не разрешал.

Катя: В какой момент страх превращается в панику и в чем ее природа?

Вячеслав: Думаю, можно говорить о превращении в панику тогда, когда теряется сознательный контроль. Пока наш наблюдатель, который почти всегда сидит в высших центрах мозга, держит руку на руле и может в какой-то момент любое поведение остановить, тогда это еще не паника. А в какой-то момент — раз, и его нет. И вас захлестывает волна эмоций. Это может быть не только с паникой, а с любыми сильными эмоциями — агрессией, например, или вспышкой страсти.

Термин «паническая атака» на самом деле клинический. Он не ко всякой панике относится. Он возникает, когда в относительно безобидной обстановке возникает всплеск эмоций. Классическая паническая атака — это когда у человека, например, сильная аллергия на что-то. К примеру, его укусила оса в тот момент, когда он гуляет по саду, а там пахнет розами. И его мозг запоминает, что запах роз, укус и удушье, которое наступило после, — все это была одна ситуация. И дальше, когда вы почуяли запах роз, нервная система запускает весь этот каскад — «Все, сейчас я задохнусь». Нахлестывает эта паника, наблюдатель теряется. Это, конечно, непросто, и человеку нужно за счет терапии объяснять, что же случилось с его мозгом. У людей, у которых проблемы с сердцем, или которые оказывались на грани жизни и смерти, может сформироваться механизм, связанный с панической атакой, потому что в прошлый раз, к примеру, сердечный приступ был в такой-то ситуации. Но если ты носишь с собой коробочку с волшебными таблетками вроде нитроглицерина, ты уже не так подвержен этой панической атаке, потому что твой мозг и сознание понимают: есть рычаг для остановки.

Катя: Нет ли такой таблетки от страха, которая будет действовать на конкретные участки мозга, посылающие сигналы о том, что сейчас будет страшно и нужно как-то отреагировать?

Вячеслав: К сожалению, механизмы управления страхом используют молекулы, которые участвуют во множестве других процессов. Нет какого-то специфического вещества, которое отвечало бы именно за страх. Если мы используем транквилизаторы, то есть вещества, которые снижают страх, получаем побочные эффекты в других зонах мозга. Снижается скорость реакции, мышления. Но иногда это нужно, особенно когда яркие проявления, там уже не до побочных эффектов. Опять же, надо очень точно подбирать дозу. По крайней мере, есть две группы препаратов, которые используются как транквилизаторы (с латыни переводятся как «успокаивающие препараты») и они же в англоязычной литературе называются анксиолитики (от anxiety — тревожность). Эти молекулы похожи на гамма-аминомасляную кислоту — это наш главный успокаивающий нейромедиатор, и молекулы, мешающие работать гистамину — веществу, которое на периферии вызывает воспаление и аллергический отек. Когда это обнаружили, стали использовать вещества, которые мешают гистамину и тормозят аллергическую реакцию. И вдруг у этих веществ обнаружился побочный эффект: они еще и мозги «успокаивают» и подтормаживают. Дальше фармакологи, с одной стороны, усовершенствовали противоаллергические препараты — современные препараты не должны вызывать сонливости, а с другой стороны, они специально сделали антигистаминные молекулы, которые именно на мозги бы влияли, и из них сформировалась новая группа анксиолитиков. Но все эти препараты рецептурные. Если вы долго их принимаете, может возникнуть привыкание, зависимость. Если вы можете справиться своими средствами — психотерапией и самопсихотерапией, прекрасно, если не можете — то к доктору, и он уже будет с вами работать, выписывать рецепты и помогать.

Надя: Любители ужастиков специально ходят в комнаты ужасов, смотрят страшные фильмы. Зачем это делать, если вокруг и так достаточно много страшных, неприятных моментов?

Вячеслав: Фильмы ужасов и тем более какой-нибудь Дом ужасов в Диснейленде — это ведь игра. Поиграть в страх — это может быть для нашего мозга довольно забавно. У Стивена Кинга, классического писателя ужастиков, профессионала высочайшего уровня, по этому поводу есть целое литературоведческое исследование «Пляска смерти», где он разбирает жанр романа ужасов и фильма ужасов. Он пишет, что для человека, который пришел смотреть фильм ужасов, очень важен прыжок из опасности в безопасность и обратно. Героиня в неподходящее время куда-то идет, сейчас ее кто-то там сожрет — а я сижу в кресле и ем попкорн. Такой «прыжок» для некоторых зрителей оказывается приятен, но для этого нужно иметь подвижную нервную систему. Мой мозг, видимо, недостаточно подвижен, и когда я что-то такое смотрю, я прямо остаюсь в сюжете и не могу долго выдержать ужастики. Но при этом тот же Кинг говорит, что пугать нужно очень в меру. На спине чудовища всегда должна быть заметна молния, хотя бы чуть-чуть. И тогда зритель понимает, что это все понарошку. Если слишком напугаете, разбежится большая часть зрителей, и вы свою кассу не соберете. В любом случае, этот прыжок туда-сюда оказывается для мозга привлекателен. Мы готовы эксплуатировать самые разные центры нашего мозга, чтобы получать положительные эмоции.

На самом деле, более востребованный жанр — это боевики, когда вроде тоже все плохо, но в конце добро побеждает зло. Самый кассовый жанр — это какая-нибудь «Вселенная Marvel», где мы себя идентифицируем с главным героем или с девушкой главного героя.

Катя: Хочу вернуться к психотипам. Если я правильно понимаю, в нашем мозгу есть участки, которые отвечают за агрессию и за страх. Они находятся близко друг к другу. Почему одни люди в опасных ситуациях стараются убежать, а другие реагируют резко, остаются сражаться за свою жизнь?

Вячеслав: Здесь немного тоньше ситуация. Судя по всему, центры бегства, страха — их еще называют пассивно-оборонительными — в эволюции появляются раньше. Они позволяют уйти от неприятности. Потратив при этом немного энергии, можно избежать драки, травм. А позже к ним присоединяются центры агрессии, и когда мы смотрим на поведение животных, да и человека тоже, мы видим: когда появляется слабенькая неприятность, мы сначала включаем пассивно-оборонительную программу: меня это не касается. Но если избежать не получается и проблема нарастает, вот тут происходит переключение на агрессивную программу. Собственно, темперамент — это точка переключения. То есть у меланхолика переключение произойдет, когда его совсем в угол загнали, а холерик переключится довольно быстро. Он немного потерпел, а потом осознал: сколько можно, я вас тут сейчас всех разнесу! Программа агрессии сменяет другую программу защиты — обороны. Эти центры и анатомически оказались рядом, в заднем гипоталамусе. Между ними буквально пара миллиметров. Мы знаем классические эксперименты на обезьяне или на кошке, когда вживляются два электрода в задний гипоталамус. Включается один, и, пожалуйста, возникает паническая атака на пустом месте. Животные реализуют все поведенческие реакции, связанные со страхом, ужасом. А чуть сдвинешь другой электрод — тут же эта реакция паники сменяется реакцией агрессии. Но в принципе, мы смотрим на разных животных и видим, что у некоторых страха совсем почти нет. Это обычно касается довольно крупных хищников — львов, орлов. Вот вы, например, влезаете в гнездо, где сидят совята или маленькие ястребы — они вообще вас не боятся. Шипят, клюются, бьют лапами — здоровенное существо влезло в гнездо, а у них даже признака страха нет.

У нас как раз более гибкое поведение. И это правильно, потому что агрессия включается не только тогда, когда вам было страшно, но и при других обстоятельствах. Кто-то позарился на вашу еду, залез на вашу территорию — пожалуйста, агрессия. В этом смысле агрессивная реакция даже более универсальная, чем страх. Агрессия — изначально про безопасность, а потом она стала присоединяться к любой проблеме. Если что-то идет не так, агрессия может добавить дополнительную энергию, и вы раз — дверь проломили. Но здесь опасность, потому что если вы все вокруг себя начинаете рушить — это тоже плохо. Ну нет идеальных программ! Реакции агрессии порой бывают просто ужасные, деструктивные. Если у человека панические атаки — это, в конце концов, его личное дело. А если он агрессивный маньяк, тут уже дело не только в этом человеке, а еще в окружающих, тут уже успокаивающих препаратов не хватает. Нужны особые препараты, которые блокируют агрессивные эмоции, они называются нейролептики.

Катя: На страхе, эмоциях выстроена целая индустрия рекламы. Боязнь старения, одиночества. Можно ли говорить, что страх — это некая движущая сила человечества?

Вячеслав: Да, но наряду с другими сферами. У нас есть сфера биологических потребностей. Без трех программ ну прямо никак: еда, размножение, безопасность. Посмотрите на фильмы — в основном они про любовь. Деньги в основном мы тратим на еду, ну а без безопасности кусок в горло не полезет. Дальше начинаются более сложные программы: любопытство, эмпатия, лидерство. Но основа сохраняется, поэтому можно сказать, что безопасность — одна из базовых программ любого живого организма, в том числе человека.

Экономика — это как раз наши потребности. Нам продают любопытство, любовь, нам говорят, что, используя эти товары, ты больше понравишься окружающим. Нам продают свободу, лидерство, и точно так же порождают безопасность в виде методов здорового образа жизни, лекарств, страхового бизнеса.

Надя: У нас в обществе есть такая особенность — воспитывать детей на чувстве страха: «Будешь плохо есть — не вырастешь», «Не будешь слушаться на улице — потеряешься, упадешь». Какие у этого последствия для психики?

Вячеслав: Вначале ребенок пугается, потом подрастает и как-то с этими комплексами разбирается, особенно если начинает самостоятельно жить. Но если вся жизнь проходит с мамой, можно этот страх сохранить. Нам, взрослым, нужно понимать, что внушать опасения детям нужно исходя из реальных событий.

Этот материал доступен в виде подкаста.

Рекомендуем:

Фотоистории

Рекомендуем:

Фотоистории
BFM.ru на вашем мобильном
Посмотреть инструкцию