Чем страшнее, тем веселее

«Страх — лучшее средство от запора». Так называется новая книга Райнера Штольмана, культуролога из Бремена. Она вышла в Германии совсем недавно, и у нее неплохие шансы стать бестселлером. Содержание книги с забавным названием не очень-то располагает к веселью. Парадокс, в общем-то. Немецкий ученый составил талмуд, посвященный истории смеха. Выводы, которые напрашиваются после прочтения, не столько забавны, сколько любопытны. Я, например, не знал, что обезьяны смеются; что, чем страшнее времена, тем они смешнее; что веселость отнюдь не продлевает толстякам жизнь….

«Страх — лучшее средство от запора». Так называется новая книга Райнера Штольмана, культуролога из Бремена. Она вышла в Германии совсем недавно, и у нее неплохие шансы стать бестселлером. Содержание книги с забавным названием не очень располагает к веселью. Парадокс, в общем-то. Немецкий ученый составил талмуд, посвященный истории смеха. Выводы, которые напрашиваются после прочтения, не столько забавны, сколько любопытны. Я, например, не знал, что обезьяны смеются; что, чем страшнее времена, тем они смешнее; что веселость отнюдь не продлевает толстякам жизнь….

Сократ посвятил ему пару фраз, Гегель — рассказал о нем на 30 страницах, Райнер Штольман изучает его уже 20 лет. Дисциплину, которую немецкий культуролог преподает в университете Бремена, не назовешь особенно распространенной. «Трудно удержаться от смеха, узнав, что мы изучаем, — признается немецкий ученый. — Но, если присмотреться, то выясняется, что есть немало литературы по этой теме. Также богата и история смеха». За 2 десятка лет он накопил немало материала, самый любопытный вошел в его новую, третью по счету, книгу.

В принципе, это собрание парадоксов: книга посвящена смеху, но заставляет задуматься; в ней приводятся распространенные аксиомы, которые тут же разбиваются в пух и прах. Например, не факт, что веселые люди живут дольше. «Смех связан для нас с жизненной силой, — объясняет ученый, — веселые люди вызывают чувство, что живут лучше других». Райнер Штольман признает, что толстяки в среднем жизнерадостнее худых. «Но на продолжительности их жизни это никак не сказывается», — добавляет он.

Не столь велик и возраст… смешной рекламы. Оказывается, до середины 1960-х рекламные ролики были подчеркнуто серьезными, и только позднее хорошее настроение ворвалось в мир потребления. «Смех — это анархия нашего тела. Мы ненадолго утрачиваем контроль над собой, что помогает нам быть более открытыми. Поэтому и рекламные ролики часто пытаются нас развеселить», — поясняет ученый.

Открытость, готовность воспринимать новое — это, в общем-то, детские черты. Поэтому понятно, почему дети смеются около 200 раз за день, а взрослые — не более 30. «Детям легче избавляться от страхов посредством смеха, — считает культуролог. — Есть исследование о школьных лидерах. Считалось, что это умнейшие или сильнейшие, однако выяснилось, что лидерами становятся самые оптимистичные».

С осторожностью ученый предлагает относиться и к утверждению, что смех отличает человека от животных. «Смеются и шимпанзе, — сообщает Штольман в своей книге. — Например, когда самки шимпанзе щекочут своих детей, 3-4-месячные детеныши издают звуки, чрезвычайно похожие на человеческий смех». Эту сцену — мать щекочет ребенка — можно назвать первичной формой смеха. Щекотка двойственна, она вызывает и страх, и удовольствие. Таким образом матери готовят детей к самостоятельной жизни: детенышей нужно оторвать от груди, при этом не сильно пугая. Смех — это что-то вроде короткого эпилептического припадка, доставляющего удовольствие, пишет Штольман.

Мать, щекоча ребенка, превращает его страх от потери тесной связи с ней в удовольствие от смеха. Также преодолевают свои страхи и бедняки. Именно поэтому, считает культуролог, в бедных странах смеются больше, чем в богатых: «Как ни странно, чем меньше люди имеют, тем радостнее выглядят. В Африке любая дискуссия сопровождается смехом: смех и разговор, смех и мысль создают своеобразный баланс».

Кстати, самым веселым народом в Африке считаются египтяне, а в Европе же признанные весельчаки и юмористы, по крайней мере, если верить исследователю смеха из Германии, — британцы. «Они имеют смелость говорить о серьезном с юмором», — поясняет Штольман, не без сожаления отмечая, что его соотечественникам такой легкости не хватает. Немцы слишком пекутся о высокой культуре и моральных ценностях, что является следствием романтической традиции. Немецкий смех всегда немного сдержан.

В общем-то, книга немецкого «смеховеда» (гелотолога, говоря научным языком) напоминает печальную историю сороконожки, которая упала, задумавшись, как ей удается управляться с таким количеством конечностей. Как только начинаешь размышлять, почему смешное – смешно, как шутка тут же утрачивает всякую прелесть. «Хорошей шутке нужен подходящий момент, — пишет Штольман, — она сбивает нас с толку. При этом должен соблюдаться баланс между известным и чуждым, иначе мы не поймем шутки».

Мир смеха, представленный немецким ученым, порой, пугающе разнообразен. Если «смеховая йога» вызывает у меня, например, усмешку, то некоторые источники веселья поначалу настораживают. 11 сентября 2001 года шутки на тему теракта начали курсировать в Интернете уже через 2-3 часа, напоминает Штольман, отмечая, что и в этом случае речь идее об изгнании страха как главной функции смеха. Комедианты, в принципе, делают то же самое. В кризисные времена поводов для смеха больше. Вспомним, когда появились «Дон Кихот» и «Тиль Уленшпигель». «Тайна смеха в том, что он задевает наши чувствительные места. Они не только на коже нашего тела, но и на коже нашей политики, морали, разума, чувств».

Если верить этой логике, самые веселые времена позади. В Германии, например, сейчас говорят об окончании кризиса: все 30 крупнейших немецких концернов вновь перевели своих сотрудников на полный рабочий день. Им теперь не до смеха.